Оранжевый шарф

Заранее пряча в пушистом шарфе свой гладкий пухлый подбородок – последние дни погода стояла промозглая – Карасевич спустился к выходу и в дверях столкнулся с соседом, кажется, из квартиры напротив. Тот выпучил глаза, будто поймал вора со своим фамильным утюгом в руках.

– Гражданин… эээ… – сосед втолкнул Карасевича обратно в парадную и вопросительно уставился на него с высокого этажа сутулых плеч.

– Эдуард Васильич, – подсказал ему Карасевич.

– Простите, что я с вами так бесцеремонно. Но у вас же шарф… того…

Карасевич опустил глаза к своей груди и снова поднял их к встревоженному лицу соседа.

– Вы не слушали утреннюю трансляцию? – спросил тот. – С сегодняшнего дня нельзя носить оранжевое.

Карасевич сдавленно вскрикнул и огляделся по сторонам.

– Не знаю, как вас благодарить! – он прижал ладонь к груди.

– Пустяки, – улыбнулся сосед и протянул руку, – Шестаковский Петр Иваныч.

– Очень приятно. Мне правда кажется, что шарф скорее красно-коричневый, кирпичного, если угодно, цвета. – интонация, с которой Карасевич разговаривал была необычайно любезной, как будто он отпаивал собеседника сиропом шиповника.

– Я бы все-таки не стал рисковать на вашем месте. Кому-то кирпичного, а кому-то и нет.

– Вы правы несомненно, – Карасевич размотал шарф одной рукой, едва не уронив при этом шляпу с головы. Вторая рука была занята портфелем и зонтиком. – Хранение тоже воспрещается, не подскажете?

Сосед погладил блеклые усы.

– Пока не объявляли на этот счет. Но учитывая тенденции, полагаю, разумнее уничтожить.

Они начали подниматься. Дверь на первом этаже оказалась приоткрытой. При приближении соседей щель увеличилась, и из нее выглянуло маленькое сморщенное личико под седыми кудряшками. На правой щеке темнела крупная родинка – как будто к коже прилипло кофейное зернышко.

– Шарф-то оранжевый. Кирпичных никаких не бывает. – проговорило лицо высоким скрипучим голоском.

Карасевич задержал взгляд на родинке и, словно убедившись в чем-то, улыбнулся старушке как доброй знакомой.

– Мое почтение, – он представился и приподнял шляпу рукой с шарфом, чем лишний раз привлек к нему внимание. Соседка неодобрительно покачала головой.

– Это недоразумение, Паулина Марковна. Устраним всецело и полностью. – заверил женщину Петр Иваныч.

Когда они поднялись еще на пролет, Карасевич спросил шепотом:

– Думаете, лучше сжечь?

– Запах может вызвать подозрение… Я бы рекомендовал упаковать поглубже со стандартным мусором, так, чтобы вас по нему не смогли определить. И выносить лучше ночью.

Петр Иваныч постучал в свою квартиру, которая действительно оказалась на одном этаже с карасевичевой, и с сочувствием посмотрел на голую шею соседа.

– У вас запасной-то шарф есть? А то недолго и простудиться.

Карасевич отвел глаза и пожал плечами. В этот момент дверь Шестаковского отворилась, и из нее выглянула приятная, хотя и немного пожухлая женщина.

– Вот, знакомьтесь, Эдуард Васильич, моя супруга.

– Аделаида, – протянула та руку через порог.

– Адочка, у нас же где-то был лишний шарф?

Соседка понимающе кивнула шерстяному комку в руке Карасевича и задумалась. Женщины с такой осанкой и такими лицами обычно имеют прислугу. Но эта, судя по ее выцветшему домашнемо платью и неухоженным рукам, управлялась по дому сама.

– Да, помнится, был один в сундуке. – ответила она.

– Вы проходите, – предложил сосед Карасевичу. Тот уже сделал шаг к открытой двери, но из глубины квартиры послышались шаги, и за спинами супругов показался чей-то стройный силуэт.

– Марусенька, уже убегаешь? – обернулась Аделаида.

Ничего не ответив, девушка шагнула на свет лестничной клетки.

– Дочь, познакомься, это наш новый сосед, – сказал Петр Иваныч ей в спину.

Маруся процедила сквозь зубы что-то отдаленно похожее на приветствие и умчалась вниз вместе с легким стуком туфель – словно ветер пронесся. Рассмотреть ее на такой скорости не представлялось возможным. Карасевич запомнил только светлый локон из-под берета, маленькую руку, сжимающую ремешок сумки, и взгляд: презрительный острый взгляд, который она вонзила в оранжевый шарф.

– На учебу спешит, – извинился за дочь Петр Иваныч и повторил:

– Да вы проходите.

Супруга сделала ему какой-то знак, но он не увидел и исполнил рукой приглашающий жест. Карасевич шагнул в прихожую и тут же почувствовал запах. Да, это был едва слышный и приятный, конечно, запах, но…

Хозяева сразу заметили, что Карасевич принюхивается. Петр Иваныч поменялся в лице, виновато посмотрел на жену и закрыл за гостем дверь.

– Вы пожалуйста ничего не подумайте, ээ.. – начала Аделаида.

– Эдуард Васильич, – напомнил ей муж.

– Эдуард, это просто недоразумение. Также, как и с вашим шарфом, – политически верно подметила Аделаида. – Петруша работает по лицензии, все налоги платит. Но клиенты бывают совершенно необразованные, не понимают специфику законодательства.

– Адочка, это совсем не интересно Эдуарду Василичу. 

– Нет, я должна все объяснить. Мы только познакомились и не можем допустить, чтобы составилось о нас ложное впечатление. – возразила соседка. – Петруша в ответ на зарегистрированный по форме запрос выставил точный счет на починку проводки и установку новых розеток. А клиентке на месте понадобилось еще и заменить две лампочки. В смете, конечно, этого не было. И лампочек своих у нее тоже не было. И денег на лампочки не было. Вот она и расплатилась яйцами. Всего два яйца, по одному за лампочку. Ну не выбрасывать же их? А муку эту мы покупали еще до указа. В указе нет ничего, чтобы задним числом запрещало приобретенное.

– Адочка… – вставил было Петр Иванович.

– И вы понимаете, мука, яйца. Молоко есть сухое, стандартное, из пайка. И я думаю, ну и сделаю блины. Просто чтобы не выкидывать эти яйца. Ведь неоправданные траты, разбазаривание, это же все тоже запрещено… А сахара у нас нет, я без сахара испекла. Это на запах никак не влияет. Они что с сахаром, что без, пахнут одинаково.

– Аделаида… – запнулся Карасевич, не зная отчества.

– Для вас просто Ада. – помогла она ему.

– Ничего страшного, дорогая Ада. – успокоил ее Карасевич. – Мы же все люди, мы можем иногда и какие-то маленькие слабости допустить. Вы же не на государственной службе.

– Я домохозяйка, – подтвердила Аделаида.

– Значит, на вас лежит ответственность только за семью и дом, ваши ошибки не могут принести заметный вред Республике…

– Я согласна с вами совершенно, и все мы можем ошибаться, как например и с оранжевым у вас получилось…

– Адушка, мой личный ад. – Петр Иваныч приобнял супругу за плечи и чмокнул ее в висок. – Принеси уже тот серый шарф, не задерживай Эдуарда Васильевича. Ему наверное на службу.

– Не беспокойтесь, у меня недельный отпуск. Специально запросил на переезд, чтобы устроиться. А сейчас я всего лишь отправился получить паек и отдельно раздобыть что-нибудь к завтраку. – и многозначительно добавил: – Я слышал как раз на этой улице есть одна славная булочная.

Супруги переглянулись.

– Весь город, хоть и шепотом, – Карасевич подбадривающе улыбнулся, – но говорит о ней с аппетитом, так сказать. Так что не беспокойтесь, вы мне никакую тайну не выдадите.

– Ну… эм. Да, неплохая булочная. – осторожно согласился Петр Иваныч. – Прямо по улице, в квартале после Пункта выдачи еды. Все лицензировано, проверки они проходят регулярно.

– Да, но я слышал, что имея доверие, если можно так выразиться, там можно приобресть не только хлеб насущный, допустимой калорийности, но и чудесную сдобу. Неофициально, так сказать.

Супруги снова переглянулись.

– Я признаюсь, что у меня есть… есть грешок, – Карасевич застенчиво хихикнул, – проклятая любовь к сладкому. Борюсь и побеждаю, но иногда нужно себе позволять хоть пустяк. И я, кстати, из бывших. Сейчас, конечно, с этим покончено. Но до провозглашения Республики я держал кондитерскую.Аделаида посмотрела на него с сочувствием.

– Эдуард, дорогой. Вы так неосторожны. Вы нас совсем не знаете и рассказываете такие вещи…

– Мы, конечно, никому, никому… – заверил Петр Иваныч.

– Конечно, мы никому. – перебила его жена. – Но вы не можете так откровенничать с первыми встречными.

– Вы меня сегодня уже очень выручили. – Карасевич потряс красно-коричневым шарфом. – И мы должны доверять друг другу. Нельзя жить в постоянном напряжении, нельзя всех подозревать, ото всех скрываться. Ведь главное – иметь чистую совесть. Перед собой, перед Республикой. И тогда все будет хорошо.

– Как давно я не слышала таких слов. А ведь вы правы! – Аделаида благодарно сложила руки на груди.

– Милая, принеси же Эдуарду Василичу шарф. Вам нужно успеть до десяти в пункт выдачи, а там и очереди бывают.

Аделаида исчезла в глубине квартиры.

Карасевич огляделся. На стене висели фото. Он подошел к одному поближе: с портрета прямым, даже несколько суровым взглядом смотрела юная особа, похожая на Аделаиду.

– Наша дочь. – с гордостью сказал Петр Иваныч.

– Какое убедительное, честное лицо. – проговорил Карасевич, любуясь, – Она могла бы быть идеальной моделью для агитационных плакатов.

Вернулась Аделаида с серым мохеровым шарфом.

– Поговаривают, что скоро вообще ничего цветного нельзя будет, – сказала она, – Мы уже начали потихоньку заменять все на нейтральные цвета.

– Да, да, я ведь тоже слышал что-то такое краем уха, но не воспринял достаточно серьезно. – Карасевич с полупоклоном принял подарок. – И вот уже оранжевый отменен, так сказать… Надо тоже озаботиться остальными цветами, спасибо за совет. И кстати, могу я в булочной сослаться на знакомство с вами?