Посвящается тем, кто не может вернуться домой

Дорога извивалась, взбираясь на гору. Они уже подъезжали. Из-за низких заборчиков свешивались ветви алычи. Моря видно не было.

– Далеко до него? – спросил Иван, выруливая очередной поворот.

– Пешком минут двадцать спускаться. – Ася достала из дверцы бутылку воды.

– Двадцать – это немного.

– На него со второго этажа хороший вид.

– А моя комната где? – Машка отстегнулась и встала, чтобы смотреть в лобовое стекло, просунув мордашку между креслами. – Я хочу на втором!

– На втором три комнаты. – сказала Ася вдруг осипшим голосом и глотнула воды из бутылки. – Выберешь одну.

– И из всех море видно? – спросил Иван.

Ася покосилась на него и отвернулась к окну.

– Нет.

Это снова прозвучало скрипуче, будто еле протиснулось между ее голосовыми связками.

– Я хочу с морем! – заявила Машка.

– Мы сюда всего на неделю, какая тебе разница? – с непонятной злостью спросила Ася через плечо.

– Сначала на неделю, – поправил Иван, – слышь, Машик? Осмотримся, чего не хватает. Потом вернемся хоть на все лето. Комнату выберешь, какая понравится больше. Ты же еще не видела, может другие лучше?

– С морем лучше! Все, я заняла!

– Так, ничего ты не заняла, – Ася медленно, словно настраивая максимально свирепое выражение, повернулась к Машке и сказала с шипением:

– Ну-ка пристегнись.

Иван посмотрел на Асю удивленно.

– Но почему нельзя с морем, мама? Мама!

Ася уселась ровно и сделала несколько жадных глотков, вода полилась по подбородку, закапала платье.

– Малыш, будь уверена, мы тебя устроим в самую лучшую самую детскую комнату! – пообещал Иван.

Машка уселась на место, но не пристегнулась и насупилась. Иван погладил бы ее, если б не вел машину. А Ася сцепила руки на коленях и молчала, отвернувшись.

– Какая-то ты смурная, Ась, – Иван слегка толкнул ее локтем. – переживаешь из-за тети?

Она пожала плечами, все также отвернувшись к окну.

– Понимаю. – Иван не знал какие слова говорят в таких случаях, но подумал, что молчать хуже. – Внезапно, конечно. Но подумай: зато она не мучилась. Мне все-таки кажется, так всем лучше. И ей тоже.

Ася снова пожала плечами.

– И смотри, тебя не обделила, наоборот даже.

– Она никогда нас не разделяла. Я всегда чувствовала, будто я такой же ее ребенок.

– Так она, получается, о тебе даже больше позаботилась.

Ася резко повернулась к нему и выдавила снова с таким усилием, будто слова ей царапали горло:

– Потому что это мой дом.

– Я имею в виду, что ее дети юридически…

– Теперь и юридически. Я в нем жила. Я. С мамой. Они в нем не жили.

– Ладно, ладно. Я ж разве против. Я только за.

Вдруг сады расступились, между ними мелькнуло голубое.

– Море! – крикнула Машка.

Иван вывернул шею. Но оно уже скрылось за цветущими кустами.

– А это что такое нарядное? – спросил он.

– Магнолия, – ответила Ася.

– Красота! – восхитился Иван. – Места-то какие! И Турции никакой не надо.

Через несколько минут были на месте. Ася положила бутылку в шоппер и отперла ворота. Они так нагрелись на солнце, что она обожгла ладони. За забором нашлось место для парковки. Машка побежала по выложенной плиткой дорожке к дому – за деревьями виднелась его белая стена.

– Смотри-ка, виноград, – Иван снял пару ягод, одну протянул Асе, другую протер о футболку и положил в рот, – Сладкий!

Сад одичал. Ася пошевелила ногой разросшиеся сорняки – в них гнили осыпавшиеся абрикосы и сливы. Она прикрыла глаза – запах разложения стал еще очевиднее. Ася скорее выдохнула, но уже почувствовала тошноту.

При этом море, хоть и до сих пор не желало показаться на глаза, выдавало себя своим йодистым рыбным дыханием. Приторный вкус земли и горький – воды – перемешивались, но не растворялись друг в друге. Земля, набитая могилами, и море – безжизненное и бессмертное. Все здесь.

– Какой воздух, а? – Иван тоже раздувал ноздри, принюхиваясь. – Я б за одним воздухом сюда приезжал!

Послышался звонкий с присвистом лязг и за ним ритмичное громыханье – Машка забралась на ржавые качели, стоящие у крыльца.

– Ты тоже на них качалась, когда маленькая была? – спросила она маму.

– Качалась.

– Мы нормальные тебе поставим, не скрипучие. – Иван осматривался по-хозяйски. – Работы тут, конечно, хватает.

Дом был сложен добротной кирпичной кладкой и оштукатурен. Штукатурка внутри кое-где потрескалась, в углах под потолком висела паутина. Почему-то пахло сухой травой. Кроме этого ничего особо и не поменялось. С каждым шагом по знакомым половицам Асе казалось, что она твердеет внутри, словно в нее залили цемент.

– Ну слушай, все тут хорошо сохранилось. – оценил Ваня.

– Тетя следила.

– И сколько ты здесь, говоришь, не была?

– Десять лет.

– По мне так стоит каждое лето сюда забуриваться.

– И три с половиной месяца, – добавила Ася.

– А то может насовсем переберемся, а? – Иван одну за другой открывал двери и бегло осматривал комнаты. – Когда тебя замуж брал, думал ты у меня неимущая сиротка. А оказывается, урвал богатую наследницу! Это же дом мечты!

Машка побежала наверх. Ася с Иваном поднялись за ней. Идти Асе было трудно: горло, а за ним и живот, стянуло до боли. Ася оперлась на перила, почувствовала под ладонью процарапанные буквы и отдернула руку, будто второй раз обожгла.

Втроем они вышли на террасу.

– Море, море! – запрыгала Машка.

От забравшихся на такую высоту оно уже не скрывалось. Отсюда виден был не какой-то скупо отрезанный кусочек, а целиком голубой горизонт, так, что рассмотреть его весь не получалось, не повернув головы.

– Мама, видишь: земля круглая! – Машка дернула Асю за платье.

– А ты что, сомневалась что ли? – засмеялся Иван.

– Я просто не видела раньше сама, а сейчас вижу, – Машка вытянула руку и поворачиваясь, обрисовала пальчиком полукруг вдоль линии, где небо опиралось на воду.   

Вниз по склону лепились один под другим соседские сады. Тут и там торчали острые кисточки кипарисов. Ася облокотилась на перила, достала бутылку и в несколько больших глотков опустошила ее. И опять залила каплями грудь.

В том доме жила Ленка, уехала, говорят, в Москву. А в том – деда Гоша, он корзины плел на продажу. Интересно, жив еще?

Ветерком принесло запах шашлыков и детский смех. Такой родной, такой беззаботный мир.

– Идеально. – Иван осмотрел террасу. – Здесь будем завтракать.

– Покажи комнату с морем! – потребовала Машка.

Ася понимала, что заглянуть туда все равно необходимо. Сердце у нее заколотилось, горло снова мгновенно пересохло. Она смяла пустую бутылку.

– Дай мне, – протянул к бутылке руку Иван. – выброшу.

– Нет!

Иван удивленно отдернул руку.

– Только посмотрим, – сказала Ася Маше сдавленно. – Заходить нельзя.

Дверь не сразу открылась, будто пристыла к косяку. Окно задернуто все той же занавеской. Голый матрас на той же кровати прикрыт тем же покрывалом. Шкаф распахнут, под перекладиной висят несколько пустых деревянных плечиков.

Машка пробежала внутрь и кинулась к окну.

Ася вдруг вся напряглась и ссутулилась. Как гигантская горбатая птица, она бросилась в комнату. Бутылка выпала у нее из рук. В несколько хищных прыжков она настигла Машку и выволокла из комнаты.

– Я тебе что сказала? – прошипела Ася и с силой дернула дочку за плечо, – не входить!

Машка заревела.

– Ася, ты в себе вообще? – Иван отобрал у нее дочь и обнял.

– Больно! – выла она.

Асю трясло. На секунду потемнело в глазах. В ушах стоял гул.

Иван заметил, наконец.

– Тебе плохо? – и коснулся ее плеча.

Она со злобой дернула рукой, как будто ее ошпарило его прикосновение.

– Отвали.

И осторожно, чтобы не упасть, начала спускаться. Ступени плыли перед глазами. Ей нужно побыть одной. В конце сада была скамейка, надо добраться до нее. А лучше уехать отсюда. Взять машину, оставить их здесь и уехать. Пусть они здесь без нее, раз им так нравится.

Идеально ему. С морем ей, видишь ли, надо.

***

На утро вернули в нераспакованные чемоданы зубные щетки и полотенца. Завтракали все же на террасе.

Лимонного оттенка солнечный свет еще не грел, но заставлял щуриться. Над зеленым миром внизу плыл убывающий ночной пар. Кипарисы, словно встав на цыпочки, выглядывали из него острыми верхушками. Перекрикивались невидимые птицы.

За этим всем лежала, выдыхая прохладу, сверкающая голубая лента.

Маша, насупившись, ела хлопья. Ася потянулась к ней, чтобы погладить, но та увернулась, бросила ложку и убежала вниз. Заблеяли ржавые качели.

– Прости, Вань.

– Перестань, не за что извиняться. – он подлил ей кофе из френч-пресса. – Жаль, конечно, но что поделаешь.

– Я не смогу. Там в моей комнате под окном лужа крови.

– Ась, если бы я знал. Ни за что бы не повез тебя сюда.

– Я не хотела вас пугать. Думала, я смогу, думала, Машке здесь будет хорошо. А я не могу.

– И не надо, и зачем.

– Я идиотка. Но у меня тут было лучшее в мире детство, понимаешь? Я думала, счастье сильнее. Думала, оно победит. Я люблю этот дом. Я десять лет мечтала, как вернусь. Но там лужа крови под окном. Ее даже не отмыть полностью, пол деревянный. Там впиталось. И счастье все равно тоже здесь, никуда не делось. От этого еще хуже. Это невыносимо, Вань. Стены, перила, запахи. Мое бедное счастье здесь навечно с тем ужасом.